55 героев на протяжении полутора лет рассказывали арт-журналу theNorDar свои семейные истории, которые опубликованы в спецвыпуске «Помешанные» - о людях с многонациональной родословной. В номер также вошли истории команды проекта: Крис Кулаковской, Дмитрия Недобоя и Лилит Саркисян. Напишите нам письмо на почту — и мы отправим журнал в любой город Украины, России и Беларуси: info@thenordar.com
Лилит Саркисян, издатель theNorDar, автор проекта «Помешанные», иллюстратор
Корни: армянские
Мне было 4 года, когда родители приняли решение переехать из Армении в Украину. Нас было четверо, а багажных сумок — всего две. Распад Советского Союза, война с Азербайджаном, которая формально продолжается по сей день, и страшное землетрясение в Ленинакане (Гюмри), унесшее жизни 25 тысяч людей, — все это стало причиной переезда в страну, где моему отцу посчастливилось служить и где должность ювелирного мастера была вакантна.
За первые полгода жизни в Украине мы с сестрой выучили язык, на котором говорил наш двор, — русский, и язык, на котором говорил детский сад, — украинский. Шел активный период украинизации в стране, все школы к моменту нашего поступления перешли на украинский язык обучения, но родителям все же удалось найти единственный русский класс на всю Полтаву. Это был интернациональный класс — в нем учились смуглый болгарин, самый симпатичный белорус школы, блондин-поляк, азербайджанка с густыми черными бровями, грузинка с самыми длинными прямыми волосами, которые мне приходилось видеть, и двое армян — я и Рома. А классная руководительница переехала к нам из Москвы — преподавала русский язык и литературу. Мои одноклассники до сих пор помнят многие стихи наизусть и очень грамотно говорят по-русски. Я была из тех девочек, которые умудряются закончить школу с золотой медалью и нравиться мальчикам 
Во дворе дела обстояли иначе: там меня называли Абдуллой, и не только меня, а всех “нерусских”. Чего требовать от детей, если большинство взрослых сегодня не могут отличить христианский народ от мусульманского. Когда мне купили первый на районе двухколесный велосипед, все вспомнили мое настоящее имя, но ненадолго Юношеские годы превратились для меня в период доказательств и развенчивания стереотипов об армянах — я завоевывала к себе уважение, получала образование, саморазвивалась и очень много общалась с мамой. Обзавелась первыми друзьями, взаимно влюбилась в русого голубоглазого мальчика BMX-ера и начала рисовать картины. В 10 лет заняла первое место во всеукраинской олимпиаде по украинскому языку — кто бы тогда мог подумать, что спустя 7 лет я поступлю на факультет украинистики в Институт филологии В общем-то за всю мою жизнь в Украине этот “детский Абдулла” был единственным проявлением “нетерпимости”. Нас с сестрой везде принимали и любили: начиная с садика, заканчивая университетом и работой.
Я — “чистокровная” армянка, насколько сегодня возможно говорить о чистокровности. И если в начале запуска проекта “Помешанные” я считала, что я — в большинстве, то сейчас понимаю, что это не так.
Мои бабушка с дедушкой по маминой линии родились и всю жизнь прожили в столице Армении - Ереване. Оба начитанные, образованные, интеллигентные.
Недавно мне поведали историю, которая ранее держалась в строжайшем секрете. Отец мамы, дед Мартирос, был старшим инженер-конструктором в математическом Институте вычислительной техники имени Мергеляна. После распада Советского Союза и начала Карабахской войны с Азербайджаном государство активно сокращало все рабочие места — и дедушку пенсонного возраста должны были сократить одним из первых, но не сделали этого из стратегических соображений. Дело в том, что один из цехов Мергелянского института в военное время тайно производил оружие — и дедушку оставили в институте, потому что он был одним из немногих, кто это оружие конструировал.
Прабабушка по маминой линии из Эрзрума, а прадедушка — из Карса: тогда это были армянские города на территории бывшей Османской империи. В 1915 году турецкое правительно организовало и осуществило страшнейшую резню армян, после чего многие бежали. Моим прабабушке с прадедушкой чудом удалось выжить и при этом остаться в Армении, поселиться в Ереване и встретиться там.
Геноцид армян продолжался до 1923 года, хотя я, как и многие ученые и историки, считаю, что он продолжается по сей день, так как Турцией ведется полное отрицание событий тех годов. К слову, в этом году, 24 апреля, весь мир отмечает годовщину геноцида — прошло ровно 100 лет. Я никогда не была в Турции, но очень бы хотела посетить бывшие земли Западной Армении.
Предки по папиной линии — из города Вана, что сегодня находится на востоке Турции, а до геноцида армян был одним из важнейших пунктов Западной Армении. Дедушка всю жизнь проработал в типографии при церкви Св. Эчмиадзина (первая в мире христианская церковь, построенная в 301 году, там же меня покрестили), а бабушка работала на консервном заводе. После распада Советского Союза оба остались ни с чем.
Полтора года назад, запустив спецпроект “Помешанные”, я решила изучить историю своей семьи — и каково было мое удивление, когда я “напала на след” дальнего родственника - Ара Саркисяна, народного художника СССР, директора Союза художников Армении, выдающегося скульптора и гравера. У меня пока недостаточно информации об этом факте, история покрыта тайной, но если это действительно правда, то у меня появилось единственное нормальное объяснение тому, отчего я рисую
Я — из обычной армянской семьи. Мама по образованию физик-информатик, а также закончила музыкальную школу по классу фортепиано — и ни секунды не работала по специальности, а папа закончил кооперативный техникум, служил в Ивано-Франковске и стал ювелиром.
Меня часто путают с грузинками - у меня ярко выраженный нос, линия бровей, темные большие глаза, кучерявые волосы, выделяющиеся скулы. Но мне кажется, так выглядит сегодня среднестатистическая армянка. Почему акцентирую на сегодня, потому что древние армяне до персидского нашествия были светловолосыми и по некоторым историческим данным голубоглазыми.
Я вряд ли могу сойти за типичную представительницу армянского народа: прожить в Украине 20 лет, не ассимилировавшись, практически невозможно. Я говорю, пишу и читаю по-армянски: меня научила мама. Но я, к примеру, не люблю гостей, как любят их в Армении; я не подвержена влиянию общественного мнения, как большинство армян; я замужем за “помешанным” и не питаю ненависти к туркам, что для многих армян нонсенс. Я не считаю, что дом — это единственное призвание женщины, и не смотрю сериалы.
Обычно герои проекта заканчивают свою историю определением выдуманного нами понятия “помешанные”, поэтому я не знаю, чем завершить свою историю: я же не помешанная
Мы поднимали в проекте вопросы самоидентификации, происхождения и национальности, но мне кажется, все это не имеет ровным счетом никакого значения, если ты не подкрепляешь все это своими поступками. Если ты не созидаешь, не помогаешь, не делаешь мир лучше каждый день, не любишь и не живешь настоящей жизнью. Прошлое бесценно только в том случае, если ты знаешь цену будущему.
Крис Кулаковска, фотограф и интервьюер проекта “Помешанные”
Корни: украинские, русские, польские
Я в Киеве живу с 2004 года, и когда мне задают вопрос, вы откуда? Я отвечаю: «Из Киева, — после добавляю — а родилась в Мариуполе». В советское время до 1989 года Мариуполь называли Ждановым. Когда мы с родителями переехали в Киев и попали в самый разгар «оранжевой революции», то я не ощущала никакого родства ни с Востоком, ни с Западом, ни со столицей.
Украинские корни достались мне от прабабушки по маминой линии, Кухаренко Екатерины Григорьевны, по фамилии мужа — Алёшева. Она — самый главный член нашей большой семьи, и в этому году ей будет 89 лет. В 1948 году бабушка получила орден Ленина за трудовые заслуги — бригада под ее руководством собрала урожай, превысив необходимую норму.
Корни бабушки родом из Кировоградской области, где началась романтичная история ее родителей: вопреки разнице в социальном статусе батрак Григорий влюбился в панянку Оляну и увез ее из центральной Украины в Харьковскую область, город Изюм. В их семье было три ребенка: младший сын Петя, средняя дочь Катя (моя прабабушка) и старшая дочь Люба. Во время войны, Петя вместе с отцом отправились воевать на фронт, а дочки с мамой осталась жить в Изюме. Петя погиб в 43-м году на Курской дуге, а Григорий, раненный при боевых действиях, связал свою жизнь с медсестрой и переехал жить в Жданов. Когда мама Оляна умерла, а старшенькую, Любу, немцы забрали в Германию, бабушка Катя вместе с мужем уехала к отцу в Жданов, где и провела всю свою жизнь.
Польские корни я унаследовала от дедушки Собко Леонида Григорьевича, маминого отца. Его корни родом из Львовской области, города Дрогобыча. После подписания Брестского мира в 1918 году многодетная семья Собко разъехалась по Украине, и часть ее поселилась в Донецкой области. Здесь родители дедушки нашли друг друга. Его мама, Лариса Мазниченко, была родом из села Безыменное. По местной легенде это название село получило от великого Пушкина, который проезжал по побережью Азовского моря и остановился в одном из селений. Приехав в очередное селение, Пушкин спросил у местных жителей про его название. Ему ответили, что село его не имеет. И Пушкин предложил своё — Безыменное. Шутят, что у Пушкина был роман с нашей родственницей, но я не очень верю.
Самая загадочная смесь мне досталась от папы — Кулаковского Артура. Я бы назвала часть этой истории “безотцовщина”. Фамилия Кулаковская переходила из поколения в поколение весьма странным способом. Отец унаследовал ее от матери, кроме которой в свидетельстве о рождении никого не записали. Он был внебрачным ребенком. К бабушке Вале, его маме, фамилия Кулаковская перешла тоже по женской линии, и своего отца она не знала. Они всегда скрывали эту историю, поэтому речи о корнях никогда не шло. Исходя из внешних признаков, которые проявляются в темных волосах, карих глазах и ярко выраженном профиле, я могу судить, что по этой линии во мне течет не славянская кровь. У моего прадедушки была фамилия Сихарулидзе, но он оказался мне сводным. Я недавно обратилась за консультацией к антропологу, который по чертам лица определил мой антротип — понтид. Он характерен как для осетин, так и для молдаван, а также встречается среди болгар и жителей Западного Кавказа. Это все, что я знаю.
Когда я носила родной темный цвет волос, во мне чаще узнавали какие-то кавказские помеси. “Что-то такое неуловимое есть”. Сейчас никого не узнают
Еще в детстве и в школьные годы я стеснялась своей фамилии, потому что часто обзывали кулаком. Но теперь я очень ее люблю и разрешаю себе писать ее на польский манер даже по-русски, поэтому подписываю себя как Кулаковска. Сокращение имени повелось еще со времен моего пребывания в США, где американцы называли меня Крис. Так короче и проще. Сегодня уже меня никто не называет Кристиной, даже мама. Я иногда скучаю по этому
Несмотря на то, что наша семья крепко корнями осела в Мариуполе, в 2004 году ее большая часть переехала в Киев. Так получилось, что две сестры, моя бабушка Люда (линия мамы) и ее сестра Татьяна, в молодости вышли замуж за двух родных братьев — Леонида и Николая Собко. Мы дружим семьями с самого детства и именно благодаря этому мои двоюродные родственники — самые родные. Когда собирается вся наша “киевская” часть, то это всегда несколько поколений, и Киев благодаря им сразу стал домом. Кто-то из этой большой семьи сейчас во Франции, кто-то в Москве и даже во Владивостоке, кто-то ходит по морям, некоторое время дядя жил в Тунисе, бабушка Катя и Люда в Мариуполе, но мы все равно вместе.
До работы над проектом “Помешанные” я не интересовалась историей своей семьи. Со временем, общаясь с участниками проекта, я поняла, что так много времени утеряно вместе с теми, кого не вернуть. Я выросла в простой семье, у моих родителей был свой магазин на центральном рынке, в котором я иногда продавала мороженое. На формирование моих взглядов очень повлияло обучение в музыкальной школе. С 8 лет я живу с отчимом и люблю его больше родной крови. Вот кто настоящий родитель. Именно благодаря ему и маме мы переехали в Киев. За что я очень благодарна сегодня. Спасибо, родители.
Я не знаю, как бывает, когда есть дедушка. Кто-то из них умер рано, кто-то жил с другой семьей. С родным отцом я созваниваюсь раз в год или реже. Так сложилось. Мне как никому другому проект «Помешанные» отозвался скорее не в вопросе национальности, а в поиске своей собственной семейной истории.
Моя «помешанность» выражена в творчестве. Я никогда не умела заниматься только одним проектом, деятельностью и задачей. Это желание влезть во все отзывается во многом. Но именно такая себе неугомонность и привела к тому, что я сегодня пишу свою историю, которая попала в печатный выпуск журнала theNorDar.
Благодаря этому проекту я больше стала любить свою страну, ее жителей, смесь культур и национальностей. Я мир изучаю историями из жизни, знакомствами и опытом. В этом для меня есть ценность. Участники проекта “Помешанные” такие же особенные, как и каждый из тех, кто дочитывает этот выпуск. Важно открывать в себе человека каждый день, какой бы национальности мы ни были.
Дмитрий Недобой, ретушер, дизайнер проекта “Помешанные”
Корни: украинские, русские, польские
Всегда считал себя украинцем, хотя до сих пор не знаю на литературном уровне язык. Люблю его и понимаю, с радостью читаю, смотрю фильмы. Сам я родился в Харькове (ура!), а школу закончил в Оренбурге. Моя мама – русская, отец – украинец. Обычная славянская семья с нелюбимым советским прошлым. Мы с братом росли на два города: лето проводили в Харькове, остальное время – в Оренбурге. Так или иначе мои предпочтения с детства были отданы Украине. Всегда хотелось вернуться в Харьков. С 2006 года на постоянной основе живу в Харькове, а в 2014 удалось наконец-таки вырваться в любимый Киев.
Я в школе однажды задался вопросом своих корней и удалось раскопать довольно далеко. По материнской линии узнать что-то особо не удалось, корни вертятся вокруг оренбургской области. Ходят слухи, что есть татарские корни, но это непроверенная информация.
Истоки фамилии отца уходят в черкасскую область. Хочется верить, что фамилия произошла от казацкого прозвища, явно живучего товарища. Приятным открытием стало наличие польской крови, даже скорее графской – Калиновские. Брат собирался взять двойной вариант – Недобой-Калиновский. Звучит благороднее.
Дальнейшие раскопки привели к белорусскому сироте-иммигранту, осевшему в селе Вороное. Туда я попал в 3 классе и провел целое лето. Именно там я ощутил весь украинский колорит и мне захотелось верить, что я как-то ко всему этому делу отношусь. К концу лета я, кстати, очень бегло и без акцента говорил по-украински. Надеюсь, когда-нибудь смогу повторить этот трюк.
Несмотря на то, что мы росли с братом в одной семье, он ощущает себя россиянином, а я — украинцем. Мы можем с ним иногда ссориться на эту тему, но ненадолго. На его примере я четко вижу разницу между русским и украинцем. Может это голословно, но она состоит в следующем: россиянину хочется чувствовать себя великим: великая держава, Достоевский, Петр I, важно “показывать кузькину мать”, собирать медали на Олимпиадах. И на каком-то этапе так или иначе начинает проскакивать шовинизм, “великороссы, малороссы” и прочие истории. У украинцев же есть комплекс обиженных людей, но вместе с тем им хочется чувствовать себя свободными. Мне близко это желание, поэтому я тут живу. Я чувствую себя дома и на своем месте.
Я гражданин России по очень банальной причине — в 14 лет в школе мама решила за меня. Мне было все равно. До сих пор для меня это всего лишь бумажка. В школе меня заставляли единственного в классе читать фразы на украинском из “Тараса Бульбы”, хоть я выговаривал их так же слабо, как и остальные. В шутку называли хохлом за любовь к Украине. Нельзя сказать, что это очень злило, но порой цепляло. Сейчас часто в Киеве замечают, что у меня русский акцент. Один раз сказали, что я похож на таджика.
В компании Microsoft, в офисе которой мы с редакцией Platfor.ma работали какое-то время, мне нужно было показывать документы. Я приходил в свитшоте с трезубцем и давал охраннику русский паспорт. Он смотрел на меня с недоумением. А я говорил: “Да, бывает и такое”. Для меня трезубец стал символом адекватности и причастности к тому, что я поддерживаю эту точку зрения. Хотя маргиналов хватает везде.
Для меня “Помешанные” — это марафон, потому что я никогда не принимал участие в таких длительных проектах. Все началось с приглашения Крис проработать стилистику четырех портретов под чб пленку, а дальше продолжилось участием Джамалы, Софи Вилле и Ани Завальской. Я и не знал, на что соглашался. Было круто работать над проектом, потому все персонажи в нем очень колоритные.
Мне кажется, что самоидентификация человека зависит от двух составляющих: воспитания и культурного кода. Ты можешь быть кем угодно, но если ты вырос здесь, успел ассимилироваться, то будешь чувствовать себя частью этой страны. Поэтому твоя помешанность может зависеть не только от корней.
