Ровно два года назад не стало главного Ипполита страны, которой больше нет. Теперь от нас ушёл и главный режиссёр все той же исчезнувшей (?) страны. Ушел, забрав с собой Лукашина и Новосельцева, Самохвалова и Надю, Семицветова и Огудалову. И вроде бы на экраны давно и бесконечно выходит то, что ярче, эффектнее, даже патриотичнее, а всё равно не то. 

Мысли: Элеонора Гилоян
Рязанов любил страну гораздо сильнее, чем ругал (помните же, как ругал?). И страна у него была, подобно душе и фильмографии, безгранична. Это он решил, что у природы нет плохой погоды. Он был крайним оптимистом с самым искренним юмором и настоящей любовью к миру.
Рязанов то входил в моду, то выходил из неё, сам это признавал. Но он совершенно точно знал — сердца людей моду переживут. А любили его всегда.
У меня умирает детство. Каждый год. Предпочтительно по осени. Его забирают у меня самыми талантливыми и любимыми частями. Забирают воспоминаниями и восхищениями. Забирают, ничего не предложив взамен. Моё детство не зависит от годов, исключительно от людей. У меня забирают людей. Тех, которые неповторимы и чисты в своей уникальности.
Эти звёзды не падают, а гаснут. И, может, совсем скоро будет слишком темно.
***
Скажите, а сегодня можно по ошибке улететь в Ленинград? 
Так хочется! 
Подборка стихов Эльдара Рязанова. 

Я не то чтобы тоскую…
Возьму в руки карандаш,
как сумею нарисую
скромный простенький пейзаж:

под водой летают галки,
солнца ярко-черный цвет,
на снегу кровавом, жарком
твой прозрачный силуэт.

От луны в потоке кружев
льется синенький мотив,
и бездонный смелый ужас
смотрит в белый негатив.

Дождь в обратном странном беге,
чей-то невидимка-след.
Тень огромная на небе
от того, чего и нет.

1980

 

В моем возрасте сердечная лирика?
Ничего нет смешней и опасней.
Лучше с тонкой улыбкой сатирика
сочинять ядовитые басни.

Не давать над собой насмехаться,
тайники схоронить в неизвестность,
и о чувствах своих отмолчаться,
понимая всю их неуместность.

Иль, вернее сказать, запоздалость,
потому что всему свои даты…
Но идет в наступленье усталость,
и все ближе и горше утраты.

1986

Все я в доме живу,
в том, который снесли и забыли;
на работу хожу,
ту, где должность мою упразднили;
от мороза дрожу,

хоть метели давно отшумели,
и по снегу брожу,
что растаял в прошедшем апреле.

1983

  

Прожитая жизнь – сложенье чисел:
сумма дней, недель, мгновений, лет.
Я вдруг осознал: я живописец,
вечно создающий твой портрет.

Для импровизаций и художеств
мне не нужен, в общем, черновик.
Может, кто другой не сразу сможет,
я ж эскизы делать не привык.

Я малюю на живой модели:
притушил слезой бездонный взгляд,
легкий штрих – глазищи потемнели,
потому что вытерпели ад.

Я прорисовал твои морщины,
в волосы добавил белизны.
Натуральный цвет люблю в картинах,
я противник басмы или хны.

Перекрасил – в горькую! – улыбку,
два мазка – и ты нехороша.
Я без красок этого добился,
без кистей и без карандаша.

Близких раним походя, без смысла,
гасим в них глубинный теплый свет.
Сам собою как-то получился
этот твой теперешний портрет…

 1987

В трамвай, что несется в бессмертье,
попасть нереально, поверьте.
Меж гениями – толкотня.
И места там нет для меня.

В трамвае, идущем в известность,
ругаются тоже, и тесно.
Нацелился было вскочить,
да черт с ним, решил пропустить.

А этот трамвай до Ордынки.
Я впрыгну в него по старинке,
повисну опять на подножке
и в юность вернусь на немножко.

Под лязганье стрелок трамвайных
я вспомню подружек случайных,
забытых товарищей лица.
И с этим ничто не сравнится!

1986

Читайте также