IMG_0353«Полторы дюжины правдивых историй и одна неправдивая» — это первая книга одесского писателя, филолога, бизнесмена Вика Мартиросяна, один из спецпроектов theNorDar. Каждый день на протяжении 19 дней мы будем публиковать по одному рассказу Вика. В середине сентября выйдет вторая книга автора «О любви, о жизни и яблоках с неба» издательства САММИТ-КНИГА. Найти ее можно будет во всех книжных магазинах страны, а чтобы приобрести первую книги (или обе), пишите нам: info@thenordar.com

 

Иллюстрации: Lilit Sarkisian

Древнее армянское имя Аветис в переводе означает «благовест», и восходит к санскриту, где оно обозначало «священное знание». Прадеда моего папы звали Аветис. Тер Аветис. Он был священником из Зангезура. Нрава он был крутого – бабушка рассказывала как он лупил прутиком их с сестрой по голым икрам, объясняя, что девушки должны себя блюсти и ходить в юбках до пят. Лет за 10 до своей смерти он пригласил домой мастера, который резал хачкары – армянский камень-крест из туфа, устанавливаемый и как памятный камень, и как надгробие. Прадед сказал, что Господь открыл ему дату его ухода и попросил мастера приготовить хачкар, указав даты рождения и будущей смерти. Мастер после долгих колебаний согласился. Хачкар до поры стоял во дворе, чтобы все входящие и выходящие могли помнить о Вечном…

«Теория шести рукопожатий» увидела свет в год моего рождения. Согласно этой теории любых двух человек на нашей планете разделяет всего шесть рукопожатий. Если эту теорию применить не в пространстве, а во времени, то, как говорят, между любым из нас и Христом всего шестьдесят рукопожатий. То есть всех мужчин моего рода по отцу за две тысячи лет можно уместить в небольшом зале. Я часто думаю над тем кем были мои пращуры. Все, кто дал мне жизнь. Известно, что это были армяне, немцы, русские, украинцы, евреи. Могу с большой вероятностью предположить, что в этом генезисе замешаны персы, арабы, грузины, монголы, греки, кавказские албанцы. Точно знаю, что среди них были священники и гончары, воины и казаки, армянский царь XI века и российский самодержец XIX. Кто-то из них прожил интересную и богатую событиями жизнь. Кто-то жил тихо и незаметно. Но так или иначе история каждого из них — это Вселенная. О которой мне так хотелось бы узнать. Но о которой я уже никогда не узнаю. Что они думали о жизни, о смерти, о Боге, о Вере, о власти, о войне, о времени, о Вечности, о любви, о долге? Что думали о своих предках и какими видели потомков? Что ими двигало и что волновало? Чему бы они хотели научить и от чего уберечь? Увы, эти истории моих родных навсегда останутся потерянными сокровищами.

                                                       ***

У моего деды Вити было три сестры и два брата. Сестры — Ольга, которую называли Лялей, и Анастасия, которую звали Асей, спасаясь от революции, повторили горький путь русского дворянства. Крым, Константинополь, где они потерялись в суматошной толчее, Бизерта в Тунисе и, наконец, Марсель, где они снова друг друга нашли. Ася похоронила мужа-офицера Гавловского  и осталась на руках с маленьким сыном Алешей. Алеша во время второй мировой был партизаном-маки во французском Сопротивлении. Ася снова вышла замуж, будучи очень красивой женщиной, за француза по фамилии Де Булляр. После войны его назначили губернатором Мадагаскара. Таким образом, родная сестра моего деды стала губернаторшей французского Мадагаскара. Ляля же всю жизнь жила при семье сестры, отдавая всю любовь и нерастраченную нежность своим родным. Знаю, что у Алексея было двое детей: Фредерик-Николай и Катрин. Где-то они сейчас и живы ли? Учитывая сколько во Франции нынче темнокожих французов, не удивлюсь, если мои сегодняшние племянники-мулаты. Хотя, узнав мою фамилию, они, возможно, подпрыгнули бы от удивления.

                                                           ***

Мой прадед — Хачатур Мартиросович был охотником. Говорят, был так этим знаменит в Арцахе, что охотой и зарабатывал. Перед войной он заболел и его повезли в больницу в Степанакерт. Доктор, осмотрев, покачал головой и велел везти назад, сказав, что жить осталось всего несколько дней. Где-то через неделю прадеда не смогли утром добудиться. Позвали сельского эскулапа. Тот, приложив к дедовому рту зеркальце и не обнаружив на нем следов дыхания, констатировал смерть. На дворе стояла нестерпимая жара и поэтому решили хоронить сразу.  На следующее утро, собрав поминальную снедь, пошли на кладбище. Подойдя к могиле, застыли, опешив. Снаружи могила была разрыта. Копал какой-то зверь — то ли волк, то ли шакал, то ли медведь. Старики рассудили, что зверье решило отомстить Хачатуру за истребление. Решили, что это непорядок и надо бы перезахоронить. Стали дальше копать, смотрят — крышка гроба приподнята. Прадеда обнаружили в гробу перевернутым и с искаженным гримасой лицом. Видимо, от нехватки воздуха он очнулся от сна и попытался выбраться. А какой-то зверь пришел на звук и начал копать. Я сомневаюсь, что в горах Мартунинского района Арцаха в те годы читали Эдгара По или увлекались Гоголем. Поэтому думаю, что именно так все и было.

                                                         ***

Когда мне исполнилось шестнадцать, дед Артем решил взять меня с собой на месяц в Арцах. Показать родовое село Ннги в зеленых зарослях на склонах Бовурхана. Поначалу мне там было скучновато. Урбанистическое дитя с трудом привыкало к соседству с коровами и баранами, к специфическим сельским ароматам, ранним подъемам и отбоям, косе и серпу в руках и отсутствию книг на русском. На русском вообще говорили не часто, а к диалекту, изобилующему тюркскими фонемами, надо было привыкать. Где-то через неделю нашего пасторального житья дед засобирался в гости к брату в Степанакерт. И я с удовольствием отправился с ним поглядеть на цивилизацию. Однако в городе я неожиданно быстро заскучал по своим барашкам да коровкам. И к вечеру уставшие мы вернулись в Ннги, отказавшись от ночлега в душной квартире дяди Миши. На следующее утро мы отправились собирать дикие абрикосы. Обедая на лесной поляне, дед показал на большое сухое дерево и произнес негромко: «Деревья умирают стоя». Я, задумчиво чухая тогда еще густую шевелюру, сказал, что где-то уже слышал эту фразу. Дед глянул с укоризной, сетуя на мою невнимательность и непригодность в разведчики. «Вчера на афише театра в Степанакерте видели»,- сказал, качая головой. И тут я вспомнил. Да, конечно, вчера видел. И место вспомнил и саму афишу с названием пьесы: «Деревья умирают стоя». В шестнадцать лет на такое не обращаешь внимание. А дед, всю жизнь писавший стихи, любил красочные метафоры. Он не мог ее не запомнить.

Через пятнадцать лет мой дед Артем умрет стоя. Как старый кавказский чинар. Или как израненный воин.

                                                          ***

В армянском монастыре Святого Креста (Сурб-Хач) в Крыму и в Армянском Кафедральном Соборе Успения Пресвятой Богородицы во Львове, которые были построены за сто лет до падения Константинополя, есть хачкары-надгробия, вмурованные в пол. Согласно традиции того времени, входящие в храм попирали ногами имена на могильных плитах, размышляя о бренности сущего. Живя в этой традиции, всегда готовые встретиться с Создателем, они острее чувствовали вкус жизни.

Многие народы Ближнего Востока знают своих предков до шестого колена. Пока живы в памяти их имена, ощущается их присутствие.

Я молюсь за своих ушедших только до четвертого колена. И так мало знаю о них. Порой только имена.

Может тем, кто будет после меня, останется кроме моего имени несколько текстов о любви, о времени, о Вечности, о Вере, о жизни, о бренности. Останутся записанные моей рукой семейные предания. Останется много-много книг, которые я любил. И они смогут лучше узнать меня. Узнать от чего я хотел бы их уберечь и чему научить.

И, думаю, кто-нибудь из них непременно помолится обо мне.

… Дед Аветис не умер в тот самый день, который за десять лет до этого выбил на хачкаре мастер. Когда пришел этот день, Тер Аветис попросил Господа об отсрочке, чтобы закончить некое начатое дело.

Закончив это дело, о котором я так никогда и не узнаю, мой прапрадед, исповедавшись и причастившись, на день позднее срока отправился на Небо.

Читайте также