PUBLIC TALK с Олей Кудиненко | 3 принципа работы фонда: прозрачность, эффективность, коммуникация

Оля Кудиненко развивала благотворительный Фонд «Таблеточки» в одиночку, а год назад, переехав жить в Москву, впервые наняла в штат сотрудников и создала условия для эффективной работы Фонда без нее. За 3 года «Таблеточки» собрали около 20 млн грн на помощь детям, больным раком крови. В этом году 26-летняя Оля попала в список «100 самых влиятельных женщин Украины» на 88 строчку. О принципах работы благотворительных фондов, о будущей бизнес-книге, о коррупционных схемах в больницах и неадекватных родителях мы говорили с Олей Кудиненко на PUBLIC TALK.

Беседовала: Лилит Саркисян
Фотографировала: Юля Вдовиченко
Макияж: KOKO nail room
Платье на ведущей: Golets
Букет для героини: Bouquet
Локация: aroma espresso bar

Мой день начался сегодня в 8 утра. Я поехала на укладку и прическу, чтобы прийти к вам красивой, встретилась с подругой, позавтракала. Затем на встрече обсудила законопроект, посвященный благотворительным смс.

Я 8 лет работала PR-менеджером, а сейчас занимаюсь только развитием фонда. Помимо этого у меня есть муж. Я занимаюсь мужем и собой. Это мои основные задачи.

Год назад я переехала в Москву и сейчас живу на два города. На тот момент в фонде делала в основном все я: стратегическую и операционную работу. Сейчас в команде фонда «Таблеточки» 5 человек, я практически не включаюсь в операционную работу. Не все люди хотят работать с командой, многим принципиально важно встретиться со мной. Я приезжаю в Киев, и каждые 40 минут у меня – новая встреча. Как на приеме у врача: следующий!

Мне 26 лет – я себя еще во многом не реализовала. У меня еще нет детей. С осени я планирую открывать свой бизнес – и сейчас много времени посвящаю ему. Я часто общаюсь с друзьями, занимаюсь духовными практиками и спортом.

Раньше я читала много бизнес-литературы, когда работала в PR, а сейчас не читаю вообще. Литературы, помогающей освоить работу благотворительных фондов, вообще нет. Я когда-нибудь сама ее напишу. Сейчас я дочитываю книгу «Я-Малала» Малалы Юсуфзай: про девочку, которая получила нобелевскую премию в 17 лет.

В одном из интервью журналист описала меня как «лучезарная, солнечная» и «танком в цветочек», а друзья меня называют танком: я буду переть, пока не добьюсь своей цели. В своем профиле инстаграм я использую тег #местное_селебрити.

Когда ты во что-то очень сильно веришь, либо Бог, либо разум, либо вселенная способствуют всему твоему движению.

Когда ты задаешься целью и веришь в нее, то складывается так, как нужно. Когда я покупала лекарства в Испании 3 года назад, я явно не планировала открывать фонд. Все идет к тебе в руки – только бери.

Я не понимаю, какие преграды могут помешать человеку добиться своей цели. Ты знаешь, зачем ты это делаешь, – и делаешь!

Если бы я не занималась тем, чем занимаюсь, я была бы значительно несчастней, чем есть сейчас. Вообще, о чем я? Я — не несчастный человек, я счастливая.

Рак крови – это самый распространенный детский рак. Им болеют более 50 % детей, и мальчики подвержены риску намного больше.

То есть, теоретически, если я рожу сына, он может быть подвержен раку крови. Многие психотерапевты рассказывают, что рак появляется от обид. Мы смеемся в команде, что полугодовой ребенок очень обижался на родителей за то, что ему не поменяли вовремя памперс. Меня не устраивает ситуация, которую я наблюдаю в Украине. Если других она устраивает, я не осуждаю. Но я выбрала этот путь сама. К тому же, всегда нужно понимать, ради чего ты это делаешь. Я не могу повлиять на процесс лечения, я могу повлиять только на сбор денег, поэтому я свою цель выполняю – и успокаиваюсь. Да, мне жалко, мне больно, когда умирает ребенок, но от того, что я закроюсь в себе, ничего не изменится.

В Украине вылечивают рак крови в 47%, а в США – в 94%. Но это – приблизительные цифры. Во-первых, четкой статистики в Украине нет, потому что ее никто не ведет. Во-вторых, нашу статистику часто завышают. При первичном диагнозе можно вылечить острый лейкоз в 72%, но детей первичного диагноза – очень-очень маленький процент.

Благотворительность для меня – это глубокое самоудовлетворение. Это огромный поток энергии, который тебя наполняет.

В Украине благотворительность стала модной с периода майдана, до майдана это только начинало входить в тенденцию. Я очень позитивно к этому отношусь. И меня даже немного расстраивает, что украинские звезды не кричат об этом и не бьют себя в грудь. Украина и Россия выходили из одних общих условий – в советском союзе благотворительности не было вообще. И посмотрите, на каком уровне сейчас находится Россия, а где Украина: это небо и земля. Насколько там профессионально работают фонды, насколько там огромное доверие к ним, насколько много денег они собирают, насколько сильные лоббистские кампании организовывают. Там все помогают: не знаю ни одну российскую звезду, которая не увлеклась. Чулпан Хаматова, Тина Канделаки, Ксения Собчак. У нас Ани Лорак и Святослав Вакарчук помогают, но они не выйдут и не скажут: «Помогаем фонду такому-то». Они делают это тайно.

Благотворительные фонды работают там, где не работает государство.

Если мы говорим про рак крови, то президенту России можно быть благодарным хотя бы уже только за то, что он построил американского типа центр по лечению рака крови. Я поражаюсь тому, как это происходит у нас: никто не может достроить детскую больницу, на которую уже выделены деньги. Россия — мега-коррупционная страна, как и Украина, но есть некоторые вещи, которые они делают на высшем европейском уровне. Понятное дело, что речь идет только о Москве.

Я вижу, что ты подготовилась к интервью, но не ссылайся на интервью другие – там пишут что попало. Многие из них не вычитаны мною. Например, в одной статье было написано, что я купила аппарат по смешиванию крови. Представляешь себе такой блендер для крови?

В статьях 2011 года журналисты придумали тот факт, что я собрала за год 1 млн грн, но это не так. Тогда мы собрали 250 тысяч гривен на сепаратор крови. Красиво прозвучало это на заголовках, но реальный миллион мы собрали в сентябре 2012 года.

Еще в одном недавнем интервью написано, что деятельность началась с того, что меня попросили привезти таблетки из Испании. Меня никто не просил – я увидела объявление на странице donor.org.ua – это проверенный временем достоверный портал – и я решила помочь. Эти лекарства вообще не продавались в Украине, а я должна была через некоторое время лететь в Испанию на отдых — почему бы не купить?

3 принципа работы благотворительных фондов, повышающих доверие:

1. Прозрачность – отчет за каждую прибывшую и потраченную копейку
2. Эффективность — видишь задачу, проверяешь ее, исполняешь.
3. Четкая, грамотная коммуникация.

Сначала нам поверили мои друзья, затем их друзья, друзья друзей – и постепенно сложился имидж доверия. Если человек хочет проверить свой платеж, даже на 5 гривен,  то он его может найти. Мы во всех отчетах раз в месяц пишем: «Если вы не можете найти свой перевод денег, пожалуйста, напишите нам, мы разберемся, где он».

Самый большой анонимный взнос — через украинскую биржу благотворительности некий ААА переводит по 100 тысяч гривен на конкретные проекты, а в сам фонд — не вспомню.

В моей команде работают адекватные умные люди. При поступлении на работу они мне кровью расписываются (смеется – ред.) Теоретически, когда мы собираем все деньги наличными, их можно «стрельнуть», но у нас такого еще никогда не было.

Если я что-то решила, то так и будет. Есть двое людей, мнение которых может повлиять на меня, но я не помню, чтобы они меня в чем-то не поддержали .

Я – решительная. Овен и дракон, я баран (смеется — ред).

Благотворительный фонд «Таблеточки» поднимается 3,5 года — это обычный рост для любой компании. Если бы мы за год взлетели так, как сейчас, собирая по 3 миллиона, — это было бы круто. Но у нас постепенный рост.

В процессе работы возникает много проблем, с которыми мы сталкиваемся каждый день. Коррупция в отделении, которую мы не можем никак побороть, потому что, чтобы начать расследование, нужно заявление мамы, которая в отделении с ребенком. Я написала в министерство здравоохранения, и они мне прислали официальный ответ о том, что МВД взяли это в работу.

Существует глобальная проблема в адекватности людей. В том числе, родителей детей. И мне не обидно, что мы столько сил тратим на то, чтобы собрать деньги на лечение, а родители все равно по итогу остаются чем-то недовольны.

Я четко знаю, зачем я это делаю: я помогаю детям, а не их родителям.

Как мы выбираем ребенка, которому будем помогать? Очень просто. Диагноз — рак крови, обращение в фонд, подача всех документов, подписание договора с нами – и в порядке живой очереди. И обязательное условие — это то, что болезнь нельзя вылечить в Украине.

Мы, как фонд, который собирает деньги на операции, выбираем самую дешевую клинику, которая готова принять наших детей, — это клиники в Италии. Многие хотят ехать в Беларусь, но она дороже чем Италия, поэтому естественно, мы отказываем.

Я чувствую себя счастливо и спокойно в Таиланде и в Америке. Я люблю путешествовать. А с детством у меня ассоциируется Харьковский район — хорошая такая школа жизни (улыбается — ред.).

У меня папа фантазер, сказочник. Мы жили на 16 этаже, и окна квартиры выходили на детский сад. Когда папа укладывал меня спать, то брал на руки и показывал: «Видишь, медведица с медвежатами пошла спать»? И, знаете, я их видела! «А вот там мама-лисичка с лисятами». И их я тоже видела.

В какой-то момент я поняла, что не надо во всем слушаться родителей, потому что я не была бы там, где нахожусь сейчас. К примеру, они уверены, что без высшего образования невозможно чего-то достичь в Украине. А я всегда привожу в пример своих подруг: У Ани Санден образования нет, у Веры Полозковой –  нет, у Таты Кеплер – тоже нет.

Я училась на финансах в Могилянке, но я не умею считать. Я сейчас ощущаю пробелы в филологическом образовании, но специально учиться на филолога не пойду.

Наверное, у всех есть комплексы: недостаточно красива, недостаточно умна, не очень худая. Только сейчас учусь не сравнивать себя с другими.