IMG_0353«Полторы дюжины правдивых историй и одна неправдивая» — это первая книга одесского писателя, филолога, бизнесмена Вика Мартиросяна, один из спецпроектов theNorDar. Каждый день на протяжении 19 дней мы будем публиковать по одному рассказу Вика. В середине сентября выйдет вторая книга автора «О любви, о жизни и яблоках с неба» издательства САММИТ-КНИГА. Найти ее можно будет во всех книжных магазинах страны, а чтобы приобрести первую книги (или обе), пишите нам: info@thenordar.com

Иллюстрации: Lilit Sarkisian

31 декабря 1987 года был обычным хмурым зимним днем. С тяжелого низкого неба большими снежными хлопьями валил снег. Часа в три пополудни стало смеркаться. Мороз был лют и поэтому все грелись в экипаже. В кубриках было непривычно весело и шумно. Дневальный по команде наряжал душистую красавицу-елку, установленную прямо на центральном проходе. Великовозрастные «годки» и «подгодки» — те, которые в наступающем году уходили домой, смотрели телек и оживленно резвились в ожидании праздничного стола. На камбузе приготовления к празднику шли с раннего утра – полузабытые домашние ароматы жареной картошки, свежего хлеба, отбивных, котлеток и салатов поднимались по вентиляции, дразня рецепторы воинов-североморцев. Я понял, что поспать перед ночной вахтой сегодня вряд ли удастся. Ночная вахта в новогоднюю ночь – что может быть романтичнее? Когда весь экипаж, наевшись праздничного оливье и напившись праздничного лимонада, смотрит «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», мне предстоит швырять мокрый уголь в четыре, пышащие жаром, ненасытные топки. То обстоятельство, что по неписанному флотскому закону новогоднюю вахту можно было стоять лишь однажды за три года, утешением было слабым.

В то время я еще любил Новый год. Это был мой самый любимый праздник на «гражданке». Когда тебе 18, ты ждешь от каждого наступающего года нового счастья, незабываемых впечатлений и непременно приятных сюрпризов. Жизнь впереди лучится и переливается сказочным светом елочных гирлянд. Ветвится перед тобой множеством манящих, расходящихся в разные стороны, как у Борхеса, тропок. Лежит чистым листом и ты выводишь на этом листе самые первые строки. Пока без ошибок и клякс.

Новый 1988 год – был первым, который я встречал на Краснознаменном Северном флоте. Молодые люди, попавшие служить в ВМФ, имели обостренное чувство справедливости. Потому что в отношении них она, по их мнению, была безжалостно нарушена. Я бы даже сказал сильнее – цинично попрана. Трудно объяснить себе почему все друзья и знакомые служат два года, а ты должен служить три. И не где-нибудь, а на Крайнем Севере. За две с половиной тысячи километров от родного дома. Призвавшись весной 1987 года, 88-ой мы еще худо-бедно могли себе представить. 89-ый представлялся с очень большим трудом и при чрезмерно развитом воображении. А 1990-ый, в котором мы должны были вернуться наконец домой, казался таким бесконечно далеким и нереальным, каким кажется будущее в романах Айзека Азимова про «Академию».

У матроса Северного флота в голове одновременно гнездится всего несколько мыслей. Первая и самая главная – «Хочу домой!». И вторая… как бы это помягче…э-э… «Что сейчас делает моя девушка?», — скажем так. В моей голове в тот день нашлось место еще для двух –а) покажут ли мне в конце концов когда-нибудь северное сияние; б) будет ли сегодня почта? По поводу северного сияния я думал с тех пор, как начались морозы и пошел снег. На белые ночи я насмотрелся летом. Почему же до сих пор я не увидел полярного сияния?! Ведь должны же быть свои маленькие радости и у несчастных, которые служат на год дольше остальных!

Ну а почта… Почта была каждодневным праздником. Который дарил нам наш почтальон, старшина II статьи Коля Коломиец. Если день обычного советского человека делился на до и после обеда, то день военнослужащего срочной службы делился на «Почта уже была» и «Почты еще не было». Сегодня был не мой день. Мне писем не было. Ни от кого. Настроение, в отличии от барометра, поползшего наверх «К ясной погоде», стремительно низринулось в сумрачную бездну. «Тот еще будет праздничек», — подумалось мне.

Вдоль всего центрального прохода были расставлены празднично сервированные столы. От запахов яств, праздничной суеты и непраздничных мыслей можно было спастись только в котельной. Получив добро дежурного, я отправился на вахту раньше положенного. Мороз дул. Так у нас говорили. Мгновенно замерзшие глаза безошибочно указали на -20. Ветер свистел в верхушках разлапистых елей и наметал на плацу огромные сугробы. Чтоб морякам, оборудованным совковыми лопатами, было чем заняться первым утром наступившего года.

Насосная, где в соответствии с названием располагалось четыре неистово шумящих насоса, и где разговаривать можно было лишь крича друг другу в ухо, была чудным местечком, чтоб безмятежно покурить и почитать книгу. Там ничего не отвлекало. Звуки извне в этом реве подшипников просто терялись и умирали. Думалось в такой обстановке ничуть не хуже, чем в звенящей тишине сада камней. Скоротав таким образом время, я принял вахту у пацанов, радостных оттого, что не им выпал тяжкий жребий смотреть на голубой огонек в отверстия топочных люков.

Пару часов я развлекал себя праздничным новогодним долблением смерзшегося в единый монолит угля на 20-градусном морозе и последующим фееричным ссыпанием его в специальные ямы, выходившие в котельный зал. Потом пришел мой напарник – старослужащий из Кашкадарьинской области солнечного Узбекистана – Сувон Назарович Тиркашев. Назарыч велел идти в экипаж радостно встречать Новый год. «Только недолго, минут 20»,- напутствовал он.

В кубрике стоял запах хвои и мандарин, сигнализируя об обязательном новогоднем настроении для вновь прибывших. Я занял место где-то с краю стола, между блюдом с жареной картошкой и котлетами с одной стороны и звуковой колонкой с другой. План был простой. Нарубаться за 15 минут до отвала – так, чтоб в моих трюмах не осталось места даже для компота, и вернуться в котельную, чтобы самому успеть насытить углем прожорливые жерла печей. Всегда прижимистый и скаредный кок – Мирон из Житомира сегодня был щедрым и хлебосольным. Он наложил в мою тарелку всяческих вкусностей, улыбаясь и великодушно приговаривая: «Берить, бо ми вже ригаемо!». Я почти выполнил первую часть своего плана, когда слово для тоста взял наш командир – капитан II ранга Потемкин. Он был порядочным человеком и настоящим отцом-командиром для своих бойцов. Во время его выступления покидать стол было неловко. Следующий тост говорил наш комсорг – старший лейтенант Бердышев, заменявший замполита. Комсорг милосердно избавил нас от упоминания партии и правительства, сердечно поздравив и пообещав сюрприз. Я взял с собой пару котлет, птюху хлеба, банку винегрета, жменьку конфет и собрался приступить к исполнению второй части своего безупречного плана. Но тут…

Сначала мне показалось, что у меня что-то с головой. Или со слухом. Или что я чего-нибудь себе отморозил, вгрызаясь в уголь на ветру. Или перегрелся у топок. Потом я подумал, что такого просто не может быть хотя бы потому, что наше подразделение считалось чрезвычайно секретным. А в секретных подразделениях военно-морского флота чудеса не положены. Запрещены по Уставу. Но, тем не менее, чудо было! Из звукового динамика, стоявшего рядом со мной, меня поздравляла моя мама! Табуны мурашек понеслись по моему загривку. А горло перехватил постыдный спазм. Моя мамуля! Такая далекая и такая любимая! Она ласково коснулась меня через две с половиной тысячи километров. Через пургу, мороз, степи, лесостепи и дремучие леса русского севера дотянулась до меня своей любовью. За пятнадцать лет до создания Скайпа утешила меня на берегу Белого моря своим голосом. Заставила как в детстве ощутить чудо Нового года! И растопила лед грусти в моей душе. И этот растопленный лед предательски заблестел в глазах. Я опустил голову и сцепил зубы. Не хватало еще перед всеми опозорится. «Мужчины не плачут! Мужчины не плачут!»,- твердил я магическую мантру. Но тут самый отпетый разгильдяй и хулиган Саня Гусев из Орловской губернии, который весной уходил домой и которого я всегда подозревал в отсутствии души, подошел ко мне, положил свою огромную лапищу на плечо и, впервые назвав меня по имени, доверительно пробасил: «Да ты не стесняйся, Витек, тут все свои! С Новым годом!»

Через минуту с маминым голосом на кассете я бодро шагал в котельную. На душе было легко и свободно. Всей грудью вдыхая колючий холодный воздух, я запрокинул голову и обмер… На половине неба полыхало, переливаясь зелеными и красными красками, мое первое полярное сияние. Я любовался этой, предназначенной сегодня только мне, калейдоскопной красотой и думал о том, что мамина любовь способна творить еще и не такие чудеса.

Читайте также